в свой рейд безоружными. А никакого укрытия Макс и Настасья так для себя и не отыскали.

— Включай регистратор! — закричала девушка.

Он включил — спорить означало бы: потерять время. Но, как только загорелась зеленая индикаторная лампочка записывающего устройства, приказал:

— Наружу, быстро!..

Настасья и Гастон покинули машину одновременно. А Макс подхватил с заднего сиденья помповое ружье и выскочил следом, заблокировав дверцы электрокара ключом-брелоком. Поймут ли пастыри, что коричневая машина подъехала только-только, а не стоит здесь, скажем, с неделю? Всё зависело от того, как часто они проводили свои операции по уничтожению человеческих отходов — по определению доктора фон Берга. И когда в последний раз высылали свой дозор к карьерному пруду. Макс надеялся, что это было уж точно не вчера. Ну, требовалось же пастырям время, чтобы насобирать по округе столько овец? Возможно, их даже привозили сюда из более отдаленных мест. И Настасья угадала с выбором электрокара. Их машина снаружи выглядела такой грязной, что могло показаться: она уже давным-давно стоит здесь.

Макс указал Настасье на одну из пляжных раздевалок, стоявшую чуть в отдалении от остальных:

— Туда, бегом!

И они побежали, оступаясь на крупных кусках гравия. Гастон трусил обок от них. Но, хоть он и припадал на раненую заднюю лапу, ему всё равно приходилось периодически приостанавливаться — чтобы его люди от него не отстали. Ему-то в любом случае бежать было удобнее — с его широченными лапами, устойчивыми, как снегоступы. Удачно было лишь то, что на гравии они все не оставляли следов.

И они всё-таки успели забежать в раздевалку и скрыться за поворотом её перегородки на несколько секунд раньше, чем пастыри на своем темно-сером пикапе въехали на гравийный пляж. Грузовичок остановился метрах в тридцати от их укрытия — Макс и Настасья увидели это, когда припали к дырам в ржавых стенах кабинки. И над пляжем тут же поплыл тяжелый сладковатый дух разложения: кузов машины был забит почти что доверху. Гастон, который тоже нашел для себя смотровую лазейку в стене и прильнул к ней любопытной мордой, нервно задергал носом. Но — умный мальчик — не издал ни звука.

Из пикапа на гравийный берег выбрались три человека, все — в дурацких белых шляпах, и вместе с тем — в разгрузочных жилетах цвета хаки. Настасья при виде их почти беззвучным шепотом произнесла — словно бы процитировала — странную фразу: «Ночью — маски, днем — шляпы»; но у Макса даже не успел этой фразе удивиться.

Двое из троих шляпников: один — взрослый, другой — щуплый подросток лет пятнадцати, — несли наперевес длинные палки с крючьями на концах, походившие на лодочные багры. А третий пастырь, выбиравшийся из кабины медленно и неловко, держал в руках ружье: дробовик «Лев Толстой». В громадных ручищах этого третьего оружие выглядело как детская игрушка.

«Нет, этого не может быть! — подумал Макс. — Таких совпадений просто не бывает».

А двое с баграми уже зашагали в сторону пляжных раздевалок, о которые, как мухи о стекло, продолжали биться безликие.

На минуту они задержались: оглядывали грязный внедорожник, стоявший чуть в отдалении. И Макс подумал с опозданием, что должен был заклеить зеленую индикаторную лампочку видеорегистратора пластырем — или вовсе разбить её. Но — всё обошлось и так. Машина стояла, обращенная к пастырям противоположным боком. Из такой позиции камера могла заснять их всех только в профиль — и это в самом лучшем случае. Но зато безумные шляпники не увидели зеленого глазка индикатора. И потопали дальше, к последним из своих злополучных овец.

— Я мог бы их всех троих расстрелять, — раздумчиво прошептал Макс.

Настасья ответила ему — но после небольшой паузы, явно обдумав его слова как предложение:

— Не надо. Тогда мы не сможем использовать запись с регистратора. Тебя обвинят в самосуде.

«Да и пусть, — подумал Макс. — Одним обвинением больше, одним меньше…»

Однако он отлично знал: случись такое — и пастырей никогда не уличат и не осудят. Настасья никогда не доберется до Нового Китежа. Ирма фон Берг никогда не обретет душевный покой. А отец Макса, всё еще живший в Москве, навсегда укрепится во мнении, что его сын — человекоубийца.

И потому он промолчал — стал только смотреть.

Двое с баграми подошли сзади к одному из безликих, бившемуся о ржавую кабинку для переодевания, зацепили его крюками за обе подмышки и чуть оттащили в сторону. Не слишком далеко: ровно настолько, чтобы несчастное создание, по-прежнему перебиравшее ногами, двинулось к обрыву затопленного карьера, как только пастыри отпустили его. Такую же операцию обладатели багров проделали и со вторым безликим, и с третьим, и с четверым. А тот, у кого было при себе помповое ружье, всё это время следил за их работой со скучающим, слегка отрешенным видом. На кабинку, за стенками которой прятались Макс, Настасья и Гастон, этот человек с ружьем ни разу не поглядел.

Между тем пастыри с баграми работали споро и сноровисто. Первый из безликих, перенаправленный ими к пруду, только-только ухнул в воду с обрыва, а они уже цепляли крюками последнюю свою овцу.

— Да чтоб им в аду гореть! — прошептала Настасья; всё это время она следила за происходящим, ни разу не отвела глаза.

Макс ничего не ответил — и не стал говорить ей, что этих добрых пастырей она знала. По крайней мере, сталкивалась с ними прежде.

Между тем, как только последний из безликих механически зашагал к пруду, пастыри двинулись к своему пикапу. Макс подумал: они сбросят в воду и остатки ночного собачьего пиршества из кузова. Но, как видно, шляпники получили от кого-то инструкции не делать этого — не оставлять лишних улик в виде изувеченных тел, которые не утонули бы без груза.

Взрослый и подросток побросали свои багры в кузов пикапа, прямо поверх обезображенных останков овец. Потом взрослый сел за руль машины, а подросток угнездился с ним рядом. Но третий пастырь — здоровяк с ружьем — явно уезжать не торопился. Когда пикап развернулся, чтобы ехать по грунтовой дороге обратно, он подошел к кабине и что-то негромко сказал водителю. Тот кивнул, и электрокар покинул гравийный пляж. А сам человек с ружьем зашагал прямиком к коричневому внедорожнику, на котором приехали Макс и Настасья. Свой дробовик он нес в правой руке, перекинув его через сгиб локтя левой. И на ходу неловко выбрасывал правую ногу.

8

— Он увидит камеру! — Настасья произнесла это громко, и Макс шикнул на неё, хотя человек с ружьем находился от них далеко.

Однако здоровяк и